В метро - за смертью

Я ищу человека, спасшего мне жизнь. Я не знаю на каком он свете. Мы были случайными попутчиками в питерском метро.

Канун выборов. Выходные. Тишина. Реклама неназойлива. Вот напротив стоит молодой человек, скорее даже подросток и держит яркую «единороссовскую» газету. Вычурность в том, что он разворачивает ее слишком явно «на публику», предвыборных газет нигде уже не раздают, поэтому таскающий с собой старый номер и читающий ее в метро может быть только одним – передвижной, живой рекламой, к которой неприменим закон. Читать все, что вздумается нам еще не запрещают. А вот так навязчиво обрабатывать если не слух, то глаз в местах массового скопления – подсовывая яркую партийную эмблему – вполне узаконенное нарушение закона. Но я люблю совсем другое чтение. На моих коленках «Дело» с Самуилом Лурье. Его «Обострение классовой борьбы» я не успеваю дочитать, потому что два массивных ботинка останавливаются передо мной и на плохом, но понятном английском звучит «фак», «блек» и прочее «вон из России».

Поднимаю глаза. Классический российский скинхед. Бритая голова, черная куртка, ботинки и взгляд. Нехороший такой взгляд. Ровесник моего старшего сына. Его маме должно быть, как и мне 42. Мы смотрели одни и те же фильмы, сдавали одинаковые экзамены, ездили в пионерские лагеря и пели там про дружбу у костра, примерно в одно время получали дипломы, выходили замуж и рожали своих первенцев. Теперь наши дети подросли. Мой сын учится в Китае. Чтобы не стать мишенью для «наших фашистов». Прицел в питерском метро 1 декабря вместо него свелся на мне. А я люблю этот город. Я приезжаю к нему иногда без всякого повода. И говорю ему на перроне всегда – здравствуй, и езжу бездумно в метро, не думая о том, что это опасно. Хотя об опасности легитимизированного фашизма в стране, знаю, может быть больше многих. Не только потому, что я – журналист. Не только потому, что видела, как привозили из Москвы гроб с телом забитой скинхедами тувинской студентки. Распухшая голова не помещалась в посмертное ложе, а тело с гуттаперчевой готовностью складывалось, как у тряпичной куклы, потому что были переломаны все кости. Первокурсница иняза успела только деликатно сообщить по телефону мужу сестры – коренному, безукоризненно голубоглазому, светлокожему москвичу только три слова: кажется, у меня проблемы… После этого телефон замолчал навсегда. Его не забрали. Как и деньги. Отняли только жизнь.

Увидев дополнение к словам в виде разворачивающейся для удара ноги, я вскочила, и, намотав на руку массивный и дорогущий черт, фотоаппарат (общественное имущество, выданное мне со скрипом, лишь потому, что я должна была сфотографировать духовного лидера буддистов Его Святейшество Далай-ламу в Индии) предостерегла: «Только попробуй, негодяй». Русская речь от «фак, блек» затормозила умственную деятельность решительного юноши, но ненависти не поубавила. Он включил другой режим, в котором впрочем, был тот же скудный лексикон. «Россия – для русских! Зиг Хайль!». Он еще поупражнялся в попытках лягнуть меня ногой, но на «Черной речке» вдруг вышел. Его последние экзерсисы в виде выставленного среднего пальца и матов я попыталась снять на аппарат, но он вместе с напарником трусливо стал скрывать лицо.

Колонку Лурье я так и не дочитала. Потому что на следующей станции в вагон ввалились уже 8 или 9 фашистов, и я услышала тот же трусливый голос: «Вот она!» Ребенок моей ровесницы указывал на меня. Он успел пересесть в соседний вагон и доложить по телефону обстановку и намеченных жертв. Зондеркоманда прибыла быстро, вероятнее всего, ожидая звонка в соседних вагонах. Там ничего интересного не было. Лупить пенсионеров со славянским лицом – команда еще не родилась, но когда перебьют всех, кто «не наши» очередь дойдет и до них. Потому что «отстой», потому что беззащитны, потому что просто мозолят глаза и бабушка в детстве нотациями «доставала». В память о ней и будут лупить. Все как в знаменитой абсурдистской пьесе «Носорог». Ненависть как цунами, раз рожденная не остановится на пол-пути, пока не слизнет все, что окажется в радиусе ее запала. Кстати, Россию чаще стали называть Абсурдистаном. Одно из слэнговых словечек нового времени.

Не хочу описывать, как сжимается в комочек, в эмбрион тот, кого наметили убить. Как мой сосед, оказавшийся с не очень русским лицом, вместо меня, успевшей выскользнуть из живого клубка ненависти с криком – помогите, не стойте, пожалуйста, вызовите милицию, пожалуйста спасите нас, нажмите стоп-кран, остановите – стал мишенью дружных ударов двадцати ног. Я разглядела его «неправильное» лицо только потом, на фотографиях, которые успела сделать, пока препиралась с первым фашистом - разведчиком. Сосед попал профилем во все снимки. Я не знаю, жив ли он. Куда они выволокли его избитое тело, на глазах у молчавшего и отводившего глаза вагона. Его пинали на протяжении всего перегона между двумя станциями. Эти пять или сколько их там минут, мне казались бесконечными, как в «Списке Шиндлера». Вы помните дерьмо, в которое погрузился ребенок, цеплявшийся за жизнь? Я была в этом дерьме. Оно переполняло вагон. И мне тоже было нечем дышать. Ни одна из симпатичных молодых женщин, с хорошими интеллигентными лицами, мужчин, с крепкими руками и плечами, никто из этого множества взиравших на расправу не ответил на просьбу нажать всего на две кнопки телефона. «02»

Меня спас не только сосед – то ли живой сейчас, то ли убитый на месте. Ввинтившись за чью-то спину, я видела одного из фашистов, сторожившего дверь. Он легко было бы меня обнаружил, если бы человек стоявший передо мной – и слышавший шепот – спасите меня, пожалуйста, не выдавайте – сдвинулся хотя бы на сантиметр. Человек простоял до конца «ветки», пока вагон совсем не обезлюдел. Он ничего не сказал мне. Просто стоял и прикрывал спиной. Хотя мог и отойти, как делали все, к кому я бросалась за помощью. Ты прячешься, а ряды, вместо того, чтобы сомкнуться, расступаются и эта убийственная «вежливость», когда с тобою никто не желает соприкасаться и спасительные стенки разваливаются на глазах при твоем приближении – самое страшное открытие, из тех, что я обнаружила в поведении человека разумного. В питерском метро. Среди белого дня. В день, не объявленный началом войны с инородцами.

Я не хочу вспоминать про милиционера с «Проспекта Просвещения», как бы не понимавшего значения слова «фашист» и позвонившего в линейное отделение на «Черную речку» только после того, как он ознакомился с двумя моими удостоверениями: международной карточкой журналиста и служебной, с гербом России и записью о месте работы с волшебным словом «Правительство». Никакого заявления он, понятное дело, принимать не мечтал. «Ничего не было». И я, украшенная следами рифленых ботинок на брюках и пальто перед ним была миражом.

«А вы не плачьте. Я всех их заснял. Это американцы специально дают деньги и заставляют молодежь так поступать» - сказал вдруг мужчина, вышедший следом за мной из вагона. «Если вы журналист, обязательно напишите про это». Мне показалось, что он, напротив, если и снимал все, то как контролер. Чтобы потом обсудить с “ребятами” проколы, “проработать” их.

Я ищу человека, спасшего мне жизнь – моего случайного соседа в вагоне метро, пытавшегося заступиться за женщину, несмотря на свое «конфликтогенное» южное происхождение. Я благодарна незнакомому питерцу, так же молча спасшему меня от расправы. Еще было радостно, от того, что люди, с которыми я дружу, оказались настоящими. Хотя, чтобы убедиться в этом, наверное, не обязательно садиться в вагон петербургского метро на линии «Черная речка» - «Проспект Просвещения» в день, когда фашистам разрешается проводить свой трусливый санчас.

Саяна.

Генерация подонков?

Ребята из одного московского автосалона рассказали историю.

Заходит к ним 18-летний шкет с бабушкой – обычный подросток с совершенно обычной классической бабушкой. Парень начинает смотреть тачки – подолгу в них сидит, расспрашивает менеджера обо всех деталях, вникает в суть. Наконец, «клиент» останавливает свой выбор на машине стоимостью порядка 60-ти тысяч евро [для тех, кто не страдает болезнью обвинять в рекламе – BMW330сi, весьма горячее купе].

Пока внучок щупал кожу в салоне, менеджеры, обеспокоенные тем, что к ним пришёл явно нестандартный покупатель, подошли к бабульке и поинтересовались, что происходит. Выясняется следующее: родители паренька давно уже скинули его на воспитание бабке, а он втянулся в компанию обеспеченных пацанов – втянулся для того, понятно, чтобы тешить своё самомнение, ходить королём перед обычным быдлом, но статус «короля» необходимо проплачивать. И вот возникла проблемка: у всех пацанов уже были купленные «родоками» дорогие аппараты, а у паренька-то не было! И вот он начинает каждый день, неделю за неделей, месяц за месяцем ездить своей бабке по мозгам: «Купи мне, бабушка, машину!» Сначала бабке смешно, потом она пытается возражать, затем – наплевать, но в конце концов ей становится страшно – и она соглашается продать свою 1-комнатную квартиру, чтобы купить внуку машину за 60 тысяч евро…

Менеджеры о*уели от такого расклада – ребятам по 35-40 лет, добиваться целей в жизни подобными методами они не привыкли. Бабулю успокоили, а парню объяснили, что не надо брать эту купешку – у неё там «что-то не работает», а следующая придёт через полгода. В общем, сохранили бабке жилплощадь – до следующего автосалона, ясное дело.

Что произойдёт далее с одержимым внуком – понятно: он найдёт машину в другом магазине, бабушка продаст квартиру, он сядет за руль и через неделю-две разобьёт мощную тачку нахрен (даст Бог, без человеческих жертв). Поумнеет он при этом вряд ли.

Менеджеры рассказывали мне эту историю с искренним ужасом в глазах – мол, «вот ведь ублюдок-то вырос»! «Собственную бабку лишать права спокойно дожить свои годы в покое!» - возмущались парни. И я разделяю их эмоции – как-то не вяжется в голове страсть к дорогой и незаслуженной игрушке с полным наплевательством на родного человека.

Нынешняя молодёжь, родившаяся на излёте советской империи и осмысленно заставшая лишь рыночный бардак, впитав его, всё отчетливей демонстрирует теперь полное отсутствие у себя морали – в какой бы то ни было форме. Порой это выливается в абсурдные, отмороженные криминальные случаи – подобно недавно описанному мной эпизоду, когда 19-летний ублюдок, обчитавшись журналов про тюнингованные тачки, зарезал женщину, чтобы покататься на её машине. Но эти экстремумы являются только вершиной айсберга, и какие кошмары покоятся в омуте душ этого поколения, остаётся догадываться. Некоторые уже поговаривают о том, что это поколение – бесплодно, что оно должно просто смениться, не оставив никакого следа.

Очень грустно думать об этом – ведь люди, молодые люди, не виноваты в том, что их родители забили на них здоровенный болт, положили на них свои приборы и побежали, совершенно охеревшие, зарабатывать деньги. Их, кстати, тоже можно понять: родив детей в конце 80-х, они никак не были готовы к тому, что жизнь так круто изменится – что вместо работы в НИИ согласно полученному образованию придётся идти в кооператоры, становиться ИЧПистами, менеджерами, брокерами… Да, это поколение кинули, предали, и эти молодые родители не нашли в себе сил не кинуть, в свою очередь, собственных детей.

Наверное, это такая месть – через поколение: бабушки нынешних молодых подонков не заложили что-то важное в души своих детей, а внуки наглядно показывают им, каков результат – фактически как нашкодившего кота грубо макают мордой в свежее дерьмо.

Нужно прервать эту цепь. Нужно прекратить делать из своих детей сорняков – таких, что растут и выживают сами по себе в любых условиях. Необходимо, чтобы между поколениями была связь – любовь, уважение, ответственность, и когда эти вещи поселятся в семьях, они появятся и в обществе. «Ребёнок из хорошей семьи» - таким должен быть каждый ребёнок, потому что «хорошая семья» - это не богатая, а та, где есть папа, мама и любовь.

Невероятное
или о том, как все таки мы мало знаем наши права...

Вчера около одинадцати вечера мы с Валюшей, пройдя через турникеты на ст.м. "Охотный ряд" (вход со стороны Тверской), увидели, что мужика-среднеазиата, шедшего в паре метров впереди нас, остановил рядовой и с ходу, не предствивишись и не обосновав свои действия, принялся требовать "документы". Подошли, я поинтересовался, на каком основании тот производит проверку документов. Мужик ещё даже не успел достать документы и смотрит за происходящим. Я ему говорю: "Вы можете спокойно идти", мужик, не будь дураком, спускается по эскалатору, а рядовой ошарашенно смотрит ему вслед. Не давая ему передохнуть, требую от рядового предъявления служебного удостоверения. Тот отказывается, мы с Валей на пару напоминаем ему, что он обязан выполнять законные требования граждан, на что он отвечает нецензурной бранью и пытается свалить в комнату милиции. Я его окликаю: "Немедленно подойдите и предъявите удостоверение!", сопровождая жестом: указал на рядового и на место передо мной. Рядовой похлопал глазами и удрал в прозрачную комнату милиции.

Я звоню по 112, сообщаю подробности происшедшего, уже через пять-десять минут мне перезванивает дежурный по городу и говорит, что моё заявление передано в инспекцию по личному составу и дело будет под контролем отдела собственной безопасности УВД на московском метрополитене. Ещё через некоторое время мне перезванивает офицер из ОСБ УВД на метрополитене, я ему пересказываю подробности, после чего он говорит мне, что сейчас к нам направят сотрудников из 1-го отдела на метрополитене (по Сокольнической ветке) и из управления, и что за ненадлежащее воспитание подчинённых наказаны будут от рядового и его непосредственного начальства, до начальника роты и руководства отдела, и попросил сообщить, если вдруг приехавшие будут пытаться спустить дело на тормозах. Рядовой выходит из комнаты милиции, заметно погрустнев, понуро идёт в сторону эскалатора, на мой вопрос: "И далеко Вы направились?" вяло отвечает: "Сейчас приеду..."

Через 15 минут подъезжает первая партия - прапорщик, непосредственный начальник рядового, со своим проштрафившимся подчинённым. Выясняется, что рядовой, вдобавок, является всего лишь стажёром, а, стало быть, вообще не вправе предпринимать какие-либо действия в отсутствие кадрового сотрудника милиции. Беседуем с прапорщиком, развалившись на лавке в комнате милиции, лениво поглядывая через стекло на проходящих мимо пассажиров, читаем ему лекцию на тему прав граждан и обязанностей сотрудников милиции.

Ещё через полчаса приезжает целая делегация из отдела (два капитана), управления (подполковник) и двое в штатском, один из которых, судя по служебному удостоверению, оказался майором из угрозыска. Разъясняем им суть происшедшего, стажёр, до того успешно прикидывавшийся мебелью, сбивчиво рассказывает свою версию. Особенно позабавил момент, когда рядовой упомянул, что я "отпустил гражданина", майор из угрозыска захлопал глазами: "Как это отпустил?", на что мы с Валей с усмешкой пояснили, что свобода передвижения закреплена в ст.27 Конституции РФ и гражданин имел полное право уйти в любой момент, что я ему и предложил сделать. Немая сцена, офицеры переглядываются, а мы с Валей еле сдерживаем смех. После нам предложили изложить на бланке объяснения нашу версию и мы, параллельно читая лекцию, в основном, майору из угрозыска и капитану из отдела, описали происшедшее. Они пытались ссылаться на ориентировки и телефонограммы, на что мы с Валей в два голоса их парировали тем, что в Законе "О милиции" вышеупомянутые ориентировки и телефонограммы не упоминаются в принципе.

Из фраз, которые были неосторожно произнесены майором, можно выделить "Закон нам мешает ловить преступников" и "Действия сотрудников милиции всегда законны". Видимо, парень переобщался с преступниками настолько, что сам стал мало чем от них отличаться. Был целый ряд традиционных в таких случаях "примеров" из серии "А если будет проходить преступник / террорист", что было тут же парировано нами: "У преступников всегда с документами будет всё в порядке" и процитировал одного из завсегдатаев форума сотрудников милиции: "Это будет реально хреновый сотрудник милиции, если он, будучи в форменной одежде, попытается задержать преступника посредством проверки документов, учитывая то, что преступник может быть вооружён, и дело может закончиться стрельбой в общественном месте и захватом заложников. " На это они ничего ответить не смогли.

Всё "мероприятие" продлилось примерно до половины первого ночи. И, поскольку у меня из слов майора и одного из капитанов сложилось впечатление, что будет предпринята попытка спустить дело на тормозах, ограничившись дисциплинарным взысканием в отношении рядового, я позвонил офицеру из ОСБ и сообщил ему о своих подозрениях. Он сказал, что говорить они (прибывшие офицеры) могут всё, что им угодно и упоминать какие угодно телефонограммы и ориентировки, и подтвердил, что, поскольку ничто из перечисленного в законе "О милиции" не регламентировано, то замять дело и избежать ответственности самим им не удастся. Договорились быть на связи.

(с)

Мы сидели в кафе с приятелем...

- Сучка не захочет - кобель не вскочит... Б. впечатывает сигарету в пепельницу авторитетно, как точку в конец строки. У него красивые руки. Тёплые, чуть шершавые ладони. Экономные, осмысленные жесты. Я помню их кожей.
- ...Пойми же ты, женщину нельзя изнасиловать - нельзя. Женщина репродуктивного возраста создана для того, чтобы её хотели. И брали. Она пассивна в принципе. У неё нет права на решение. У неё есть мини-юбка и помада. Сигнал для мужчины - "можно"! Прости, но я не понимаю, что такое - изнасиловать. Для самца человека совершить половой акт, невзирая на сопротивление самки - это нормально. Обычно. Так было всегда. Завоевали племя - повалили на землю визжащих самок...и оплодотворили. Пусть рожают потомство победителей. Носителей более сильных генов. А игры в "изнасилование" придумали феминистки, на почве недоёба.
У Б. - красивые пальцы. Сильные, подвижные, живые. Пальцы музыканта и программиста. Чуть сплющенные подушечки, тонкий ободок обручального кольца. Я смотрю на руки, чтобы не поднимать глаз.Мне очень хочется вцепиться в них зубами. Впиться, стиснуть челюсти настолько плотно, чтобы крик удержался в горле. А ещё - чтобы Б. не увидел, какое у меня сейчас лицо.
Пятнадцать лет назад изнасиловали меня.
Это - моя история. Моя боль.
Я расскажу её тем, кто согласен с Б. Тем из них, у кого крепкие желудки. Расскажу настолько подробно, насколько смогу вспомнить. Мне плевать на ваше мнение по большому счёту. У меня есть своё. Но я прошу: комментаторы, учитывайте то, что я снимаю кожу. Не надо соли. Я переживу, но мне будет больно. Очень больно.
Мне было тринадцать, когда позвонила подруга. Она рыдала в трубку и просила приехать. Её парень её бросил. Или не парень. Или не бросил. Но повесится она непременно. Если бы мне было восемнадцать, я бы посоветовала позвонить парню и рассказать это ему. Если бы мне было двадцать пять - психологу. Если бы мне было двадцать восемь - я бы сама позвонила её маме и сдала бы дурочку с потрохами. Потому что насмотрелась на дур, которые действительно шли и вешались.
Но мне было тринадцать. И я поехала. В три ночи. На другой конец города - подруга ж вешается!
Подружка оказалась дрянью, а звонок чистой лажей. В подъезде меня встретили трое. Взрослых. Хорошо знакомых. Чистеньких, приличных мальчиков из приличных семей. Один из них на тот момент заканчивал институт, второй - учился в аспирантуре, третий - помогал папе в нелёгком деле мелкого бизнеса начала девяностых.
Их было трое, а подъезд был глухой. Нежилой первый этаж, гулкий "предбанник" с жестью почтовых ящиков на стенах, вход на верхние этажи, отделённый дверью с домофоном. Той самой дверью, которую подруга должна была открыть и не открыла. Когда я зашла, они заступили выход.
Если бы мне было двадцать восемь, я бы начала стучать по ящикам ногами. Если бы мне было двадцать - я бы заорала "пожар!". Если бы мне было двадцать пять - я бы постаралась перехитрить, прикинутсья шлангом, согласным отсосать у кого угодно, но только не в подъезде. По крайней мере не в этом. Тогда я ещё верила в свои актёрские способности и в то, что главное - выкрутиться сейчас. А там - "всё как-нибудь образуется". Но мне было тринадцать. И я вжалась в стену.
Я дралась, как дерутся только дети. Рычала, кусалась, выворачивала запястья из чужих рук, сдирая скрученную, как бельё кожу жёсткими рукавами своей и чужих курток. Визжала, ложилась на пол, пиналась, царапалсь.Меня тащили ио полу, как ребёнка тащат к стоматологу. Или на анализ крови. И как ребёнка - утащили. Но хуже всего было то, что я, как тот ребёнок точно знала - утащат.
Потом была машина, в тепле которой (на дворе был конец апреля, тринадцать мне, мартовской, исполнилось полтора месяца назад) они оторвались по полной - и в плане мордобоя. И от души прошедшись руками "по местам". Вы знаете, когда бьют по голове, (конечно, если бьют по-настоящему, от души), - в голове будто взрывается лампочка. Иногда, когда самая обычная лампочка перегорает, она ослепительно вспыхивает, и с сухим треском разлетается. Удар по голове оглушает. Удар по лицу - ещё и, как говорил школьный учебник истории - "деморализует". Не учат этому в школе тринадцатилетних девочек - тому, что будут бить по лицу. С размаху. Со всей силы. А потом - пинать ногами,пинать прицельно, стараясь скинуть тяжёлым ботинком разбитые пальцы, которыми ты инстинктивно оплёл голову, перед тем, как упасть.
Потом была квартира, в которую меня втащили уже не сопротивляющуюся. Я хорошо помню её - вид с порога. Новостройка, линолеум не прикреплён плинтусами, заходит корытцем на стены. Невнятные коричнево-зелёные бумажные обои, запах нежилого помещения, гулкие звуки нового панельного дома. Я лежала на полу у двери, пока они снимали ботинки (хозяин велел не топтать по чистому полу), лежала, и мне было хорошо. Лицо опухало со страшной скоростью. Язык всё время забредал на утратившие всякую форму губы, оба глаза заплыли, было неприятно моргать толстыми, как дрожжеые блины веками, и тяжело дышать - то ли нервы, то ли от того, что по рёбрам тоже не раз и не два прилетело добротной тракторной подошвой.
Лежать на полу было хорошо - это была передышка. Сознание почти не работало, но это - почему-то понимало. Я почти наслаждалась в тот момент. Я бы нашла в себе силы встать. Я бы попыталась убежать. Я бы попыталась уговорить отпустить. Если бы мне было двадцать восемь. Двадцать пять. Двадцать. Восемнадцать. ....Но мне было тринадцать. И я лежала на розовато-коричневом линолиуме и наслаждалась тем, что меня прекратили бить.
Они сняли куртки. Прошли направо в комнату. Просторную и почти пустую. Прямо - кухня, направо - комната, сзади - дверь, налево - коридор, - услужливо подметило сознание. Вытряхнули из куртки, затащили в комнату.
- Живая, - спросил С. Б.
- Хули ей сделается... Голос Ж. К. прервался звуком наполняющегося стакана.
Впрочем, позже выясниось, что это была чайная кружка. У стены напротив входа стоял старенький незастеленный диван, у окна налево на полу - валялся матрац. Возле дивана, на какой-то коробке, накрыли водку под закусь класса "хлеб-колбаска", разлили, хлопнули. Повторили.
К. Ф. встал с дивана и пошёл ко мне. Минут через семь он стал моим первым мужчиной. Если бы мне было двадцать восемь, я бы выбросила в окно табуретку, стул, что попало... и заорала на всю улицу. В восемнадцать - выбросилась в окно сама. В двадцать пять - двинула ногой в яйца, улучив момент, и пофиг, что покалечат потом...но мне было тринадцать.
К. Ф. бил меня по лицу. Бил, и в голове одна за другой феерверком взрывались лампочки. Он бил не потому, что был садист. Он бил потому, что я всё же дралась. Как могла. Как умела. Как может драться тринадцатилетняя девчушка, понимающая, что драка её не спасёт.
Пуговицы отлетели с гороховым треском. С китайской джинсовой рубашки начала девяностых пуговицы можно было вырвать только "с мясом". Но они отлетели. Под рубашкой я тогда ничего не носила. Не на чём до сих пор, впрочем.
Что для вас в тринадцать лет означала нагота? Только не врите про секс. Мы росли в Советском союзе. В пионерских лагерях тех лет практиковалось такое наказание для особо шустрых и не спящих по ночам: ставили строем провинившихся и выставляли в противоположнополую палату в одних трусах. В десять лет это было страшно стыдно. Медосмотр был своего рода психотравмой. Задранная шустрым одноклассником на перемене юбка - позором класса древнерусского "опростоволостилась".
Первый раз относительно взрослую, почти уже девушку - меня без одежды увидел не мальчик, с которым целовалась на школьных вечеринках. Не студент, с которым решились пойти дальше поцелуев. Насильник. Двадцатитрёхлетний ублюдок с кастрированным чувством ...даже не знаю чего. Меры. Добра. Совести.
Он был первым. Он трахал тринадцатилетнюю меня, развернув лицом вниз. Уткнув лицом в затхлую полосатую матрасину. Так было удобнее держать выкрученные за спину руки. Я не смогу описать никогда, что такое "трахать меня", когда "мне" - тринадцать, а "трахает" - насильник.
В тринадцать, как ни странно, я уже знала, что такое секс, и как им занимаются. Именно "как ни странно". В начале девяностых тринадцатилетние обычно были изрядно малограмотны в этих вопросах. Порно почти не было, интернета - совсем не было, учебник биологии для старших классов был слишком малоинформативен и физиологичен. Но были старшие друзья. И уже о чём-то не вполне осознанно не то мечталось, не то - подумывалось. Абстрактно. В контексте "когда-нибудь потом, когда я стану взрослой и красивой, на берегу моря"...
Сказать, что это было больно....не сказать ничего. Это было...представте себе нечто невозможное. Настолько невозможное, что об этом нельзя говорить вслух. Вы, по крайней мере, не решитесь. Слишком ужасное и отвратительное, слишком стыдное и унизительное, чтобы не гнать саму мысль о том, что это МОЖЕТ ПРОИЗОЙТИ С ВАМИ.
А теперь - представьте, что это - ПРОИСХОДИТ. Здесь.Сейчас. Уже произошло.
Вы - против. вы - не хотите, вы - кричите и вырываетесь, но оно ПРОИСХОДИТ с вами, как ПРОИСХОДИТ ваш худший ночной кошмар. Когда в тебя... засовывают, разрывая болью и унижением, дёргаются на твоём теле, сопя и подвывая...а тебе - тринадцать - это то же самое. Только хуже.

Я охрипла. Горло саднило. Крик осип и заглох. . Потом был С. Б. После него Ж. К. Потом - снова К.Ф. Вонь прокисших ртов, перегара, грязного матраца. Избитое тело, взвывающее болью при каждом движении. Отростки чужих ненавистых тел внутри. Трое суток. Почему это произошло со мной пятнадцать лет назад?
Может быть потому, что мой близкий друг ( и мой на тот момент будующий первый муж) пару месяцев назад поссорился с К.Ф.
А я - его юная креатура, была единственным звеном взрослого врага, уязвимым для К.Ф.
Может быть, потому, что я "не умела за себя постоять". Кстати, всех "умеющих" приглашаю на моё тринадцатилетнее место.
Может быть и так, и этак.
Через эти "почти трое суток", когда мои "кавалеры" допили очередную бутылку и вырубились наконец-то не по одному, а все трое разом, я выбралась из этой квартиры в футболке и шортах К.Ф. Моя одежда была не пригодна для носки. Я шла по апрельской ночной улице. С разбитым до неузноваемости лицом. Едва переставляя ноги. В заношенной мужской одежде не по сезону. Живая.
Через несколько дней меня выпустило состояние тупого равнодушия. У викингов, если верить премудрым книжкам по истории, была такая фенечка - "непроизносимые слова". То бишь оскорбления, которые нельзя стерпеть. Которые можно смыть только кровью оскорбителя. В моей жизни были "непроисходимые события". То что НЕ ДОЛЖНО, не может, НЕ ИМЕЕТ ПРАВА случаться. Ни с кем. Никогда. Это случиось со мной. Я почти не плакала, нет. Но и не жила. Ничего не чувствовала, не хотела, не разговаривала, плавая как в сиропе, в каком-то мутном оглушенном состоянии.
Я не хотела жить. Если бы люди состояли только из пресловутой "души", я бы не выжила. Точно бы не выжила. Утонула бы в сиропе. Да я и не собиралась выплывать - зачем? Но было ещё тело. Оно болело, страдало. И жило мимо меня. Оно хотело жить. И тащило меня за собой.
Однажды я проснулась от голода. Встала, дошла до холодильника, сунула в рот что-то бумажное на вкус. Потом захотелось пить. Налила холодного чаю. Отпила, стараясь не задевать краем чашки разбитые губы. Я снова хотела есть. Пить. Жить. Функционировать. Чего-то хотеть. Просто еды и воды например. И выплакаться. Попыталась - слёзы не шли. Даже у зеркала на внутренней дверце шкафа, в котором отразилось то, что несколько дней назад было моим лицом. Я села у стены на корточки - лежать было почему-то больнее. Села и завыла. И почему-то стало легче.

Я не спилась. Не попала на панель. Принимала наркотики всего 8 месяцев. Я даже не стала фригидной, всем голивудским фильмам назло. Моя "женская" жизнь вполне сложилассь.
В восемнадцать лет я вышла замуж. В двадцать пять, почти в двадцать шесть, впервые почувствовала, но - почувствовала наконец-то первый укол удовольствия в объятиях мужчины. Спасибо тебе, кстати, эльфийские глазки, уж прости меня за всё.
Сейчас мне двадцать восемь..
Я в третий раз замужем.
Я очень люблю своего мужа. Я любима. У меня всё хорошо, мама.
В донжуанском списке три мужа и около сотни любовников.
Растёт сын.
Но мой муж werewolchara почти каждую ночь просыпается от того, что я кричу во сне. Просыпается и успокаивает меня. Прижимая к себе повторяет:" Милая, родная, проснись, проснись...Это - я".
Поэтому я смотрю на руки Б. Смотрю и хочу узнать, каковы они на вкус.

(c)

моя любимая бабуля умерла в июне.. инфаркт. в скорой не брали трубку 2!!!часа!!!!! они два часа спали!! а бабушка, которая меня вырастила, умерла на руках моей мамы, никто ничего не мог сделать. инфаркт..
а если до них дозвонились, они спрашивают возраст. и если вызов к пожилому человеку, они не торопятся, могут приехать и через час, и через полтора.
у моей сестры астма, она простыла, начался сильнейший приступ, дозвонились быстро, но никто долго не ехал. станция находится на соседней улице, пять минут пешком, приходим туда, у них пьянка!! день рождения чей-то отмечают. две машины стоят, врачи сидят за столом, водители ковыряются в машинах, воспользовавшись моментом. начался скандал. они оправдываются тем, что им маленькую зарплату платят. мать твою, ты же врач!! какую бы зарплату тебе ни платили. ну зачем тогда ты здесь работаешь, калечишь людей, подводишь своих коллег, ведь люди, столкнувшись с подобным твоему отношением, станут относиться так и к другим врачам. уволься, если не устраивает зарплата, но не поступай как нелюдь. самое страшное для врача - стать равнодушным и безучастным.
вот, задело за живое... извините за гневный монолог. (с)

Шоу Большой Донор

Если вы один из тех, кто думал, что поедание дождевых червей в передаче Фактор Страха - это верх мерзости, до которой могли додуматься телевизионщики, то вы глубоко заблуждались.

В Голландии в пятницу, 1го июня, покажут новое телешоу - БОЛЬШОЙ ДОНОР. Название пытается обыграть название другого шоу - Большой Брат. Big Donor Show или De Grote Donorshow, как оно называется в Голландии, станет новой чертой в истории телевидения.

Правила шоу до ужаса просты. 37-летняя женщина-донор с неоперируемой опухолью мозга должна выбрать, кому из трех участников шоу она отдаст свою почку. Лиза, так зовут донора, будет общаться с участниками шоу, их близкими и родными. В конце шоу она выберет самого достойного.
Создатель шоу - компания Endemol, создавшая шоу Большой Брат.

Зрители тоже не останутся в стороне. В течении передачи они смогут посылать SMS, выбирая того или иного кандидата. Стоимость сообщения пока неизвестна, но обычно это $1,35. В любом случае выбор остается за главной героиней. Пересадка почки должна произойти еще при ее жизни, так как по голландским законам после смерти донора его органы достаются тому, кто находится первым в очереди, а не кому-то избранному..

Покажет это все дело телеканал BNN, у которого есть самый настоящий иммунитет к мнению общественности. 5 лет назад из-за почечной недостаточности умер директор этого канала, так и не дождавшись почки для пересадки. Так что канал, как он сам и заявляет, хочет обратить внимание общественности на проблему с донорскими органами, которых очень и очень не хватает. По законам Голландии человек не может стать донором посмертно, если при жизни он не подписал необходимые бумаги.

А что касается самой общественности. То она, можно сказать, в шоке. Волна протестов прокатилась не только в Голландии, но и по всей Европе. Многие политики требуют не допустить появления подобной передачи на телевидении, так как это может создать очень опасный прецедент.

В принципе, создатели шоу добились своего. В Голландии, скорей всего, уже нет человека, который бы не слышал про шоу "Большой донор".
И само шоу можно было отменить, пойдя на поводу у общественности, и просто заменив его серией передач про людей, которые нуждаются в донорах.
Но кто же будет снимать с эфира, наверное, самую рейтинговую передачу года? Это всего лишь бизнес.

Правильно это или нет - решать каждому из нас. Я считаю, что это не правильно. Но в то же время не могу не согласиться с мнение человека на блогах канала BNN:

Это правильное шоу. Здоровые люди, сидя дома перед телевизорами, увидят через какие страдания и унижения ежедневно проходят те, кто нуждается в донорских органах.

И некоторые из вас до сих пор считают Дом-2 аморальным?

ПОЧЕМУ спят дети на руках у "нищих"?

В переходе возле станции метро сидит женщина неопределенного возраста. Ей можно дать с ходу и тридцать, и двадцать три, и сорок два. Волосы у женщины спутаны и грязны, голова опущена в скорби.

Перед женщиной на заплеванном полу перехода лежит кулек. В кулек сердобольные граждане бросают деньги. И не бросали бы, да на руках женщина держит весомый «аргумент» в пользу того, что ей деньги просто необходимы. На руках у женщины спит ребенок лет двух. Он в грязной шапочке, бывшей когда-то белой, в спортивном костюмчике. Переход – место достаточно оживленное. И течет нескончаемым потоком людская толпа, и звенит мелочь в кульке, и шуршат купюры.
Я ходил мимо женщины около месяца. Я догадывался, кому уходят деньги, жертвуемые многочисленными прохожими. Уж сколько говорено, сколько написано, но народ наш такой – жалостливый. Жалостливый, до слез. Готов народ наш отдать последнюю рубашку свою, последние копейки из кармана вытряхнуть. Подал такому «несчастному» – и чувствуешь, что у тебя все еще не так плохо. Помог, вроде бы как. Хорошее дело сделал…
Я ходил мимо попрошайки месяц. Не подавал, так как не хотел, чтобы на мои деньги какой-нибудь негодяй купил себе кирпича одну штуку, да вставил в стену нового дома-дворца своего. Пускай будет дыра у него в стене, у негодяя этого. Не будет кирпича от меня. Но, судя по тому, как попрошайке подавали, хозяин ее имел уже несколько домов-дворцов.
Ну и попрошайке что-то перепадает, конечно. Бутылка водки на вечер, да шаурма. Хозяева таких «точек» попрошайничества имеют немало, но отличаются жадностью. И жестокостью. На том и держится их супердоходный бизнес. На деньгах да на страхе. Никто из опускающих монетку в кулечек не знает, что «встать» на место возле Владимирского собора невозможно, а хождение по вагонам метро с уныло-тягучим «простите, что я до вас обращаюся» стоит от 20 долларов в день. Или – знает? В таком случае – знает, но подает?
Никто из добряков, жертвующих «мадонне с младенцем», не задумывается над еще одним вопросом. Над одним несоответствием, буквально бросающимся в глаза. Спустя месяц хождения мимо попрошайки меня вдруг как током ударило, и я, остановившись в многолюдном переходе, уставился на малыша, одетого в неизменно-грязный спортивный костюмчик. Я понял, что именно казалось мне «неправильным», если можно назвать «правильным» уже само нахождение ребенка в грязном подземном переходе с утра до вечера. Ребенок спал. Ни всхлипа, ни вскрика. Спал, уткнувшись личиком в колено той, кто представлялась его мамой. Попрошайка подняла на меня глаза. Наши взгляды встретились. Бьюсь об заклад, она поняла то, что понял я…
У кого из вас, уважаемые читатели, есть дети? Вспомните, как часто они спали в возрасте 1-2-3-х лет? Час, два, максимум три (не подряд) дневного сна, и снова – движение. За весь месяц каждодневного моего хождения по переходу я НИ РАЗУ не видел ребенка бодрствующим! Я смотрел на маленького человечка, уткнувшегося в колено «мамы», и страшное мое подозрение постепенно формировалось в твердую уверенность.
– Почему он спит все время? – спросил я, уставившись на ребенка.
Попрошайка сделала вид, что не расслышала. Она опустила глаза и закуталась в воротник потертой куртки. Я повторил вопрос. Женщина вновь подняла глаза. Она посмотрела куда-то за мою спину. Во взгляде ее явственно читалось усталое раздражение вперемешку с полнейшей отрешенностью. Я впервые видел подобный взгляд. Взгляд существа с другой планеты.
- Пошел на… – произнесла она одними губами.
– Почему он спит?! – я почти кричал…
Сзади кто-то положил руку мне на плечо. Я оглянулся. Мужчина с типичным лицом рабочего с близлежащего завода неодобрительно хмурил седые брови:
– Ты чего к ней пристал? Видишь – и так жизнь у нее… Эх… На вот, дочка, – мужик вытряхнул из своей огромной пятерни монетки.
Попрошайка перекрестилась, изобразив на лице смирение и вселенскую скорбь. Мужик убрал ручищу с моего плеча, побрел к выходу из перехода. Дома он расскажет, как защитил угнетенную, несчастную, обездоленную женщину от негодяя в дорогой дубленке.
Милиционер, подошедший ко мне в переходе на следующий день, выразился почти так же, как и его «подопечная» попрошайка. И на свой вопрос я получил исчерпывающее:
– Пошел в…
А ребенок спал…
Я позвонил знакомому. Это веселый и смешливый человек с глазами-маслинами. Он с горем пополам окончил три класса, и читает с трудом. Полное отсутствие образования не мешает ему передвигаться по улицам города на очень дорогих иномарках и жить в домике с бесчисленным количеством окон, башенок и балкончиков. Знакомый был весьма удивлен моей уверенностью в том, что весь без исключения подобный бизнес контролируют представители его национальности. Я узнал, что в Киеве попрошаек «держат» и молдаване, и украинцы. Причем, первые специализируются, в основном, на «инвалидах войны». Мы часто видим их на переходах и светофорах, снующими буквально под колесами машин. Мнимые афганцы «работают» также и в метрополитене.
Всевозможными «больными», хромыми и «приехавшими делать операцию» заведуют с равным успехом как украинцы, так и цыгане. Бизнес этот, несмотря на кажущуюся стихийность, четко организован. Курируется попрошайничество организованными преступными группировками, и деньги, брошенные полунищими прохожими в кулечек «обездоленного инвалида», уходят «наверх». Причем, настолько «наверх», что, узнай об этом сердобольный прохожий, он потерял бы сознание от удивления. Детей берут в «аренду» у семей алкоголиков, или попросту воруют. Но это все, что говорится, цветочки.
Мне нужно было получить ответ на вопрос – почему спит ребенок? И я его получил. Причем, мой знакомый цыган произнес фразу, повергнувшую меня в шок, вполне обыденно, спокойным голосом. Как о погоде сказал:
– Или под героином, или под водкой…
Я остолбенел. «Кто под героином? Кто – под водкой?!»
– Ребенок. Чтобы не кричал, не мешал. Ей с ним целый день сидеть, представляешь, как он надоесть может?
Для того чтобы ребенок спал весь день, его накачивают водкой. Или – наркотиками. Разумеется, что детский организм не способен справляться с таким шоком. И дети часто умирают. Самое страшное – иногда умирают днем, среди «рабочего дня». И мнимая мать должна досидеть с мертвым ребенком на руках до вечера. Таковы правила. И идут мимо прохожие, и бросают мелочь в кулек, и считают, что поступают благородно. Помогают «матери-одиночке»…
… На следующий день я стоял в переходе возле станции метро Л. Милиционера, ответившего мне вчера ругательством, не было видно. Я запасся журналистским удостоверением, и был готов к серьезному разговору. Но разговора не получилось. А получилось следующее…
У женщины на руках лежал ДРУГОЙ ребенок. Мои вопросы попрошайка попросту игнорировала с отрешенным лицом. Меня интересовали документы на ребенка, и, самое главное – где вчерашний малыш?

Попрошайка вопросы игнорировала, зато их не игнорировали торговки, стоявшие рядом. От женщины, торгующей трусиками, я узнал, что мне следует, мягко говоря, удалиться из перехода. К возгласам торговки подключились ее негодующие соседки по ремеслу. Следом за ними – прохожие преклонных лет. В общем, я был с позором выдворен из перехода. Оставалось одно – звонить 02 или искать милицейский патруль. Но милиция нашла меня сама. Сержант, любитель посылать в…, подошел ко мне и спросил документы. Я документы предоставил, и высказал свое мнение по поводу нахождения женщины с ребенком в переходе. Сержант со мною согласился, и… отправился звонить кому-то. Я стоял перед переходом, с полным ощущением того, что пытаюсь бороться с ветряными мельницами. Спустя несколько минут в переходе не было уже ни торговок, ни попрошайки со спящим ребенком…

Когда вы видите в метро ли, на улице ли женщин с детьми, просящих милостыню, задумайтесь, прежде чем ваша рука полезет за деньгами. Подумайте о том, что не будь вашего и сотен тысяч подаяний, и бизнес этот умер бы. Умер бы бизнес, а не дети, накачанные водкой или наркотиками. Не смотрите на спящего ребенка с умилением. Смотрите с ужасом. Ибо вы, прочитавшие эту статью, знаете теперь – почему спит ребенок…

shkolazhizni.ru (Анатолий Шарий)